Г. В. Плеханов
Сочниеиня - Том II.
Наши разногласия

Глава V.
Истинные задачи социалистов в России

1. Социал-демократы и „зуботычины“

Итак, «русский социализм, как он выразился в партии Народной Воли», до тех пор останется чуждым великим задачам европейского социализма, пока он не покинет безвозвратно своего промежуточного положения между анархизмом Бакунина и бланкизмом Ткачева, т. е. пока он не признает бесплодности теоретических построений г. Тихо­мирова.

Но так как эти построения представляют собою последнюю, отчаян­ную попытку оживить наши революционные теории доброго старого вре­мени, то, возвысившись до такого признания, наш социализм переста­нет быть «русским» и сольется со всемирным социализмом, «как он выразился» в сочинениях Маркса, Энгельса и отчасти Лассаля.

Его сторонники поймут тогда, что:

Коммунистическая революция рабочего класса никоим образом не может вырасти из того мещанско-крестьянского социализма, пропо­ведниками которого являются в настоящее время почти все наши ре­волюционеры.

По внутреннему характеру своей организации, сельская община прежде всего  стремится уступить место буржуазным,  а не коммуни­стическим формам общежития.

При переходе к этим последним, ей предстоит не активная, а пассивная роль; она не в состоянии двинуть Россию на путь комму­низма; она может только менее сопротивляться такому движению, чем мелкое подворное землевладение.

Инициативу коммунистического движения может взять на себя лишь рабочий класс наших промышленных центров, — класс, освобождение которого может быть достигнуто только путем его собственных сознательных усилий.

Раз понявши эти простые истины, русские социалисты «из приви­легированной среды» оставят помыслы о захвате власти, предоставляя его нашей рабочей социалистической партии будущего. Их усилия на­правятся тогда лишь к созданию такой партии и к устранению всех условий, неблагоприятных для ее роста и развития.

Само собою понятно, что такого рода деятельность не может иметь ничего общего с тем объединением рабочего класса посредством «обез­земеления, штрафов и зуботычин», о котором говорит т. Тихомиров, как об исходе, единственно возможном в настоящее время для русских со­циал-демократов. Одной этой выдумки было бы достаточно для увеко­вечения литературного имени нашего автора, если бы она, подобно всем прочим его выводам, не отличалась полным отсутствием оригинально­сти. Наш автор и в этом случае повторил лишь то, что давно уже говорилось и печаталось нашими легальными и нелегальными народни­ками. Даже беллетристы «мужиковствующего» направления отводили марксистам в своих произведениях роль каких-то приспешников капи­тализма. Года два тому назад г. Эртель поместил в «Вестнике Европы» повесть «Волконская барышня». В этом забавном произведении фигу­рируют и либеральный землевладелец, и просвещенный буржуа, и на­родник — занимающийся отчасти собиранием песен, а отчасти амурами с героиней повести, — и, наконец, марксист, посвятивший свои силы на усовершенствование земледельческой культуры в имении либерала-по­мещика. Эртелевский марксист не любит, правда, «штрафов и зубо­тычин», но он приходит в восторг при одной мысли о приобретении помещиком какой-нибудь новой машины, не говорим уже завода или фабрики. Он так проникся интересами капитализма, что немедленно заключает тесный и братский союз с упомянутым уже просвещенным буржуа, как только последний приезжает в гости к его патрону. Та­кая «программа», действительно, не заключает в себе ничего привлекательного, но в этом не виноват ни марксизм вообще, ни упомянутый марксист в частности. Этот последний мог придумать лишь такую про­грамму, какой угодно было наградить его г. Эртелю. Давно уже заме­чено, что яблоко не далеко падает от яблони, и что герои беллетристи­ческих произведений не бывают догадливее их авторов. В подтверждение этой старой истины можно было бы привести то новое доказательство, что сам эртелевский народник говорит целый ряд ни с чем не сообраз­ных вещей, например, в разговоре с марксистом, которого он уверяет, что теперь Марксу «пришел карачун», вследствие появления каких-то новых статей в каких-то русских журналах (уж не статей ли г. В. В. в «Отеч. Записках»?). Если читатель примет в соображение эту истину, то, снимая вину с «марксиста», он тем более снисходительно должен будет отнестись к самому марксизму, преступление которого заклю­чается лишь в том, что его не в силах были понять и оценить русские самобытники.

При сколько-нибудь внимательном отношении к вопросу, очевидно, что социал-демократы не только никогда и нигде не могут быть союзни­ками буржуазии в деле порабощения рабочих, но, наоборот, только они и могут организовать серьезный отпор капиталистической эксплуатации. Для наглядности опять обратимся к практическому примеру. При­помним современное положение ткачей-кустарников и посмотрим, как могут и должны отнестись к ним различные социалистические фракции. Об анархистах говорить много нечего. Они рекомендовали бы ку­старям «пропаганду действием», посоветовали бы им взорвать тот или другой трактир, изувечить того или другого фабриканта. Никакого сис­тема-тического образа действий не может указать программа, главной особенностью которой  является отрицание  всякой  логической  после­довательности, всякой системы. Для нас интереснее бланкисты. На ро­дине Бланки, во Франции, последователи этого замечательного чело­века представляют собою людей систематического образа действий лишь постольку,  поскольку программа их утрачивает свои отличительные свойства и сливается с программой «рабочей партии», как это мы ви­дим в выборной агитации, в пропаганде классовой борьбы и т. д., и т. д. В тех же случаях, когда бланкисты сохраняют во всей неприкосновен­ности свой «особый отпечаток», их образ действий теряет всякую ру­ководящую нить и сводится к формуле — «шумим, братец, шумим!». Се­годня они агитируют в пользу поднесения почетного револьвера Бере­зовскому, завтра требуют уничтожения постоянной армии, послезавтра горячатся по поводу «Искупительной Капеллы» и т. п. Такого рода «шумная» деятельность, разумеется, невозможна для русских последо­вателей Бланки, т. е. для явных или тайных сторонников «Набата». В России агитационная деятельность бланкистов по необходимости сво­дится, главнейшим образом, к «террору»; организационная — к созданию тайных обществ заговорщиков. Спрашивается, какую роль может играть при этом кустарь, как таковой, т. е. не затерявшийся среди интеллиген­ции, а остающийся при своем ремесле и при всех тех отношениях к ка­питалу, которые навязаны ему историей? В террористической борьбе могут принимать участие только отдельные личности. Приглашать же кустарей к сплочению в одну рабочую партию теперь несвоевременно, так как «рабочий», способный к классовой диктатуре, почти не суще­ствует, стало быть, политической власти ему «не доставишь» и т. д. Тка­чам остается уповать на будущее и поддерживать революционную пар­тию в ее стремлении к захвату власти, в той надежде, что результатом такого захвата будет «начало социалистической организации России»:

Вот приедет  барин, Барин нас рассудит!

Но «барин» может опоздать своим приездом, он может совсем не приехать, может подвергнуться изгнанию тотчас по приезде, не успевши положить знаменитое «начало». Какую же практическую, непосредственную пользу принесет кустарям революционное движение? Уяснит ли оно им их собственное положение, научит ли оно их дружному, орга­низованно-му отстаиванию своих интересов?

Нет, не научит! А если и научит, то лишь случайно и мимоходом, так как главные усилия бланкистов направляются вовсе не в сторону социалистической пропаганды между рабочими. Мы уже видели, что тихомировская революция надеется собрать народные силы вокруг та­ких «пунктов», для уяснения которых «не нужно никакой особенной пропаганды». А между тем, для серьезной и действительно успешной борьбы кустарей с их эксплуататорами, необходима именно «особенная пропаганда». Отсюда следует, что при всем своем желании «брать на­род, как он есть», русские бланкисты не могут не игнорировать целого ряда его практических нужд и потребностей.

В какое положение станет к кустарям русский социал-демократ, так часто и так настойчиво обвиняемый в фантазерстве и непрактич­ности? Зная, что освобождение рабочих долж-но быть делом самих ра­бочих, и что степень капиталистической эксплуатации определяется, между прочим, уровнем потребностей и развития эксплуатируемых, он постарается побудить рабочих к самостоятельной борьбе против капи­тала. Так как разрозненные усилия рабочих отдельных фабрик и ма­стерских не могут обеспечить удачного исхода такой борьбы, то ему нужно будет сообщить ей классовый характер. Для этого ему придется энергично и настойчиво вести «ту особенную пропаганду», которая на­зывается пропагандой социализма. Но мы знаем уже, что всякая клас­совая борьба есть борьба политическая. Поэтому пропаганда нашего со­циал-демократа должна будет немедленно принять социально-политиче­ский характер. Он скажет рабочим: «возвышение уровня вашего мате­риального благосостояния возможно лишь при решительном вмешатель­стве со стороны государства. Одним из вас, именно тем, которые почти окончательно стали уже фабричными рабочими, оно может и должно по­мочь, прежде всего, путем законодательного ограждения интересов: взрослых работников, женщин и детей; те же из вас, мелкое самостоя­тельное производство которых еще борется против капитализма, могут упрочить свое положение лишь посредством кредита, выдаваемого го­сударством рабочим ассоциациям. Но не всякое государство возьмет на себя роль вашего союзника. Государство будет всецело на вашей сто­роне лишь тогда, когда оно всецело будет вашим, рабочим государством. К этой цели и должны быть направлены все ваши усилия. А пока эта цель не достигнута, вы должны заставлять делать вам уступки даже вра­ждебное вам государство. Не забывайте притом, что уступки эти бу­дут тем решительнее, чем решительнее вы будете их требовать, чем сильнее будет ваша партия. Создавайте же такую партию, сплачивайтесь в одну грозную и дисциплинированную силу. Когда вам удастся одер­жать окончательную победу, тогда вы совсем сбросите иго капитала, а до той поры вы будете держать его хоть в какой-нибудь узде и предо­храните, по крайней мере, себя и своих детей от физического, нрав­ственного и умственного вырождения. У вас есть только два выхода из вашего современного положения: или борьба, или полное подчинение ка­питалу. Я зову с собою тех, которые хотят бороться!»

Как вы думаете, читатель, не будет ли такого рода деятельность наиболее практичною из всех возможных? Вы скажете, что успехи ее будут слишком медленны и неверны. Допустим, что так; но другие роды деятельности сулят еще менее верные успехи. Ни анархическая «пропаганда действием», ни бланкистские заговоры — ни на шаг не по­двинут классовой борьбы в России, а от хода этой борьбы только и зависит эмансипация рабочих.

Социал-демократ, конечно, сделает лишь то, что может; но преимущество его положения заключается в том. что он может сделать для рабочего класса гораздо больше, чем всякий другой «социалист-ре­волюционер». Он внесет в рабочий класс сознание, без которого не­возможно начало серьезной борьбы с капиталом. А раз внеся это со­знание, он придаст революционному движению такую силу, прочность и интенсивность, о каких невозможно и мечтать, оставаясь при старых «программах».

И заметьте, что нашему социал-демократу вовсе не нужно «хлопо­тать (характерное для русского человека выражение!) о создании класса, во имя которого он хочет действовать». Только при полном незнании экономических отношений современной России можно быть в неведе­нии относительно того бесспорного обстоятельства, что класс этот частью создан, частью все скорее и скорее создается неумолимым хо­дом общественного развития. Только при полном непонимании истори­ческой роли всенивелирующего капитала — можно сравнивать поло­жение нашего рабочего класса с более или менее исключительным по­ложением нашего «дворянства». Французским англоманам конца про­шлого и начала нынешнего столетия не удалось пересадить на свою почву аристократических учреждений Англии; но французская рабочая пар­тия может, ни мало не впадая в утопию, держаться той же самой про­граммы, что и английская демократическая федерация. Откуда такое различие? Это секрет, который, впрочем, без труда откроет сам г. Ти­хомиров, если он внимательно прочтет хотя бы «Манифест Коммуни­стической партии». Рекомендуя ему это замечательное произведение, мы, с своей стороны, скажем еще несколько слов о задачах социали­стов того «направления, которое считает историческою неизбежностью русский капитализм», и к которому принадлежим мы сами.

Наиболее обыкновенным доводом против этого направления, — до­водом, если не «от разума», то от сердца, — является указание на не­возможность быстрого развития революционного движения в России, в том случае, если шансы его будут приурочены лишь к силе и росту рус­ского рабочего класса. Это-то соображение и возбуждает — с одной сто­роны, склонность к самобытным программам, а с другой — уже упомяну­тое опасение того, что самим революционерам придется, пожалуй, опре­делиться на службу русскому капиталу. Этот довод не замедлят, ко­нечно, выставить и против нашей аргументации.

Мы считаем, поэтому, нелишним обратить внимание читателей на странную непоследовательность людей, от которых приходится слышать возражения, подобные только что при-веденному. Именно эта непоследовательность наглядно показывает, что многие из так называемых уче­ников Чернышевского усвоили одни результаты его исследований, не со­ставивши себе ни малейшего понятия о методе своего учителя.

Когда заходит речь о вероятной судьбе русского капитализма или об его влиянии на наши политические отношения, то народники начи­нают обыкновенно с указания на то, несомненное будто бы, обстоятель­ство, что капитализм наш находится на той же ступени развития, на ка­кой стоял он «в западной Европе» более века тому назад. Из этого де­лается тот вывод, что целое столетие должно пройти прежде, чем ка­питализм сослужит нашей истории ту же «службу», которую он сослу­жил истории «Запада». Это долго; а так как наша интеллигенция давно уже привыкла подставлять на место революционного развития свою ре­волюционную волю, то она обращает свои взоры на общину и ссылается «а доказанную Чернышевским возможность непосредственного перехода ее в социалистическую форму общежития. Таким образом, она апеллирует к вероятности полного устранения одной из фаз общественного развития — в значительной степени потому, что не понимает возможности сокращения продолжительности этой фазы. Ей и на мысль не при­ходит, что полное устранение данного исторического периода есть лишь частный случай его сокращения, и что, доказывая возможность первого, мы тем самым, и притом в гораздо более сильной степени, подтверждаем вероятность — второго.

Мы видели уже выше, на примере П. Н. Ткачева, что эта грубая логическая ошибка легла в основание программы наших бланкистов. Но, к сожалению, ее повторяют не одни бланкисты.

Очень и очень многие думают, что социальная революция может совершиться в России «теперь, или очень нескоро, быть может, ни­когда», т. е., другими словами, или на основе наших современных эко­номических отношений, или на основе того строя, создание и упроче­ние которого отходит в самую туманную даль. Но мы знаем уже, — и этому учит нас история той же западной Европы, — что для капитализма труден был только первый шаг, и что его непрерывное движение от «За­пада» к Востоку совершается с постоянно возрастающим ускорением. Не только развитие русского капитализма не может быть так же мед­ленно, как было оно, например, в Англии, но и самое существование его не может иметь такой продолжительности, какая выпала на его долю а «западноевропейских странах». Наш капитализм отцветет, не успевши окончательно расцвесть, за это ручается нам могучее влияние междуна­родных отношений. Но что дело подвигается, тем не менее, к его более или менее полному торжеству — в этом также невозможно сомневаться. Ни голословные отрицания уже существующего факта, ни скорбные воз­гласы по поводу распадения старых, «вековых» форм народного общежи­тия — ничто не остановит страны, «ступившей на след естественного за­кона своего развития». Но это развитие может быть более или менее медленным, роды окажутся более или менее мучительными — в зависи­мости от комбинации всех общественных и международных отношений данной страны. Более или менее благоприятный для рабочего класса ха­рактер такой комбинации, в свою очередь, зависит от поведения людей,. понявших смысл предстоящей их стране эволюции. Развитие капита­лизма в Германии застало рабочий класс на более высокой ступени раз­вития, чем в Англии или во Франции, а потому и отпор капиталисти­ческой эксплуатации в этой стране был быстрее и решительнее. Немец­кие коммунисты и не думали определяться на службу капитализму. Они знали, что более или менее близкая победа рабочего класса зависит, ме­жду прочим, от влияния на этот класс людей, понявших смысл истори­ческого развития. Они деятельно взялись за пропаганду в рабочей среде, и успех превзошел их ожидания. Почему бы нам нельзя было последо­вать их примеру?

Фабрикант так же не мыслим без рабочего, как античный «госпо­дин» был, по замечанию Аристотеля, не мыслим без раба. Развитие бур­жуазии предполагает развитие рабочего класса; исторический рост ка­питализма представляет собою двусторонний процесс, при чем на ка­ждой из его сторон группируется соответствующий общественный класс. В целом, каждый из этих классов прикован к своему месту «крепче, чем цепи Вулкана приковывали Прометея к скале». В капиталистиче­ском обществе товар господствует над производителем и предписывает ему его поведение. Но для отдельных личностей есть возможность со­знательного выбора между каждым из противоположных полюсов. К та­ким личностям принадлежат наши так называемые «интеллигентные люди». От их собственного нравственного и умственного развития будет зависеть то или другое отношение их к делу рабочего класса. И ника­кие софизмы не могут дать нравственного оправдания социалисту, пере­бежавшему в лагерь эксплуататоров. Да и софизмы-то, возможные в этом случае, настолько жалки и бессильны, что ни на минуту не могут показаться убедительными человеку, умеющему правильно построить хоть один силлогизм.

Лишь при свойственной нашим самобытникам прямолинейности и угловатости воззрений, возможны толки о логической необходимости личного участия социалиста в процессе капиталистического развития страны. Самобытник привык подставлять на место исторического раз­вития свою собственную волю, привык довольствоваться догматическим миросозерцанием, вместо критического. Он рассуждает так: капита­лизм неизбежен, как переходная фаза; поэтому необходимы люди, ко­торые создавали бы капиталистические отношения. А между тем я не могу уже служить рыцарям первоначального накопления, я не могу «грабить рабочего с чистой совестью и энергией». Что — если будет много подобных мне людей? Что — если все проникнутся моими взгля­дами? Тогда не будет капитализма, который неизбежен, как переходная фаза, и т. д. Бедный самобытник попадает, таким образом, в настоя­щий логический круг посылок, за которым следуют новые концентри­ческие круги умозаключений. Не лучше ли «временно отречься от со­циализма и приложить свои силы к расширению и укреплению капита­лизма, если он так безусловно необходим»! «С какой стати, — говорит г. Тихомиров, — мы будем самого рабочего напитывать социалистическими идеями, отвлекающими в этом классе лучшие силы от стремления к ка­питалистической карьере, которую никто не совершает успешнее, чем выходцы из самих рабочих?» Мы успеем вернуться к социализму, когда капитализм исполнит свою историческую миссию, и т. д. Самобытник вечно живет в мире готовых и резко определенных фактов и понятий; не имея ни малейшего представления о процессе возникновения этих фактов и понятий. Поэтому, управляясь кое-как с каждым из них в от­дельности, он совершенно теряет ив виду их взаимную связь и за­висимость.

Он исходит из того предположения, что без развития капитализма невозможно успешное распространение социалистических идей. Но, стре­мясь, как можно скорее, привести к абсурду взгляды своих противни­ков, он немедленно забывает это предположение и начинает толковать о том, что быстрое распространение социалистических идей помешает развитию капитализма. Он соглашается признать одно явление след­ствием, другое — причиной; но он опасается, что следствие явится раньше причины и тем помешает ей обнаружить свое действие, т. е. вы­звать это самое следствие. Наш самобытник попадает, таким образом, в ту самую яму абсурда, которую он так старательно рыл своим про­тивникам. Этим последним остается лишь вытаскивать его на божий свет с помощью следующего, весьма простого, рассуждения.

Они скажут ему: если бы успешное распространение социалисти­ческих идей во всей массе народа мыслимо было без того коренного переворота в жизненных отношениях, который вызывается капитализ­мом, то не нужно было и толковать о каких бы то ни было переходных фазах нашего общественного развития. Эти фазы имеют для нас значе­ние именно потому, что расчищают почву для социалистической про­паганды. Поэтому смешно было бы опасаться того, что нынешняя наша пропаганда остановит  развитие  капитализма в  нашей  стране.  Но,  с другой стороны, нелепо было бы и оставлять эту пропаганду, так как самая возможность ее есть указание на то, что история уже подготовила для нее некоторую часть почвы. Чем скорее возделаем мы эту часть тем скорее совершится наше историческое развитие, тем меньше жертв и усилий будет стоить нашему народу окончание предстоящего ему пути Мы не хотим 'идти против истории, но мы не хотим и отставать от нее ни на один шаг. По выражению Чернышевского, мы не жалеем ни о чем, отживающем свое время; но мы ни на минуту не хотим откладывать дело, которое теперь уже оказывается своевременным и возможным. Мы беремся за пропаганду наших идей, будучи в состоянии математически доказать, что каждый шаг на пути общественного развития России при­ближает время торжества этих идей и облегчает нашу дальнейшую работу.

Мы различаемся с вами в том, что, между тем как развитие со­временных экономических отношений все более и более удаляет вас от ваших общинных идеалов, наши коммунистические идеалы все более и более приближаются к нам, благодаря тому же самому развитию. Вы напоминаете человека, который, отправляясь на север, попал в поезд, везущий его на юг, мы же знаем свою дорогу и садимся в тот историче­ский поезд, который на всех парах везет нас к нашей цели. Правда, вас смущает принятое нами направление, вам кажется, что социалист не может сочувствовать развитию буржуазных способов производства. Но это происходит оттого, что ваша логика слишком уже самобытна.

Вы воображаете, что, оставаясь верным своим идеалам, социалист везде и всюду должен препятствовать развитию капитализма. В этом случае вы опять рассуждаете самым примитивным образом: помешать развитию капитализма, — говорите вы, — значит повредить интересам предпринимателей; а так как интересы последних диаметрально проти­вополож-ны интересам рабочих, то все, вредящее капиталу, принесет пользу труду. Вы и не подозреваете, что капитализм противоположен не только следующему за ним, но и предыдущему звену в цепи исто­рического развития, что он ведет борьбу не только с революционными попытками пролетариата, но также и с реакционными стремлениями дворянства и мелкого мещанства. Вы горите ненавистью к капиталу и готовы нападать на него, где и когда угодно. Это усердие часто заста­вляет вас сочувствовать тем поражениям капитализма, которые могут быть выгодны одним только реакционерам. Программа вашего «русского социализма» совпадает, в таком случае, с программой немецких «социал-консер-ваторов», и от прогрессивных ее тенденций не остается и следа. Чтобы избежать таких жалких метаморфоз, вам нужно, наконец, про­никнуться диалектическим взглядом на историю. Вы, одновременно, должны поддерживать капитализм в его борьбе с реакцией и быть не­примиримыми врагами того же капитализма в борьбе его с рабочей ре­волюцией будущего. Только такая программа достойна партии, считаю­щей себя представительницей самых передовых стремлений своего века. Чтобы стать на эту точку зрения, вам опять-таки нужно оставить свое нынешнее положение какого-то промежуточного вещества между раз­личны-ми классами и слиться с рабочими.

2. Пропаганда в рабочей среде

Но возможно ли такое слияние в настоящее время? Возможна ли, вообще, пропаганда в рабочей среде при современных политических условиях?

Невозможность есть частный случай трудности. Трудности же, пе­реходящие по временам и в невозможность, бывают двух родов. Один род трудности зависит от личных свойств деятелей, от преобладающего характера их стремлений, взглядов и наклонностей. Этот род трудно­стей создается общественной средой через посредство индивидуумов, и потому оттенки его так же разнообразны, как разнообразны свойства отдельных личностей. Трудное для Гольденберга было легким для Же­лябова, невозможное для человека с одним складом характера и убе­ждений кажется необходимым, а потому возможным, хотя, быть мо­жет, и трудным, для другого человека, с иными привычками, иными воз­зрениями. Невозможным объявляется часто не то, что невозможно само по себе, а то, что, по мнению данного лица, приносит выгоды, не возна­граждающие сделанных усилий. Оценка же выгод, приносимых данным политическим делом, целиком зависит от взгляда на это дело самого деятеля. Г. В. В., убежденный в том, что само правительство возьмется за желательную для него, г-на В. В., организацию национального производ­ства, естественно будет считать излишними и нецелесообразными те жертвы и усилия, которых будет стоить в настоящее время пропаганда в рабочей среде. Точно так же заговорщик, рассчитывающий, главным образом, на тот или другой «комитет», без большой внутренней борьбы объявит невозможной пропаганду среди рабочих, только важных, по его мнению, «для революции», но далеко не представляющих собою исклю­чительных представителей революции. Не так будет рассуждать социал-демократ, убежденный в том, что не рабочие нужны для революции, а революция нужна для рабочих. Для него пропаганда в рабочей среде бу­дет главной целью его усилий, и он не откажется от нее, не испытавши всех средств, которые находятся в его распоряжении, не сделавши всех усилий, на которые он способен. И чем более будет проникаться истин­но социалистическими взглядами наша революционная интеллигенция, тем возможнее и легче будет казаться ей деятельность между рабочими по той простой причине, что тем сильнее будет стремиться она к такого рода деятельности.

Мы не хотим, да и не могли бы, обманывать кого бы то ни было. Всем известно, сколько трудностей и преследований ожидает теперь у нас пропагандиста и народного агитатора. Но не нужно преувеличи­вать этих трудностей. Все без исключения роды революционной деятель­ности сильно затруднены у нас теперь полицейскими преследованиями, но это еще не значит, что белый террор достиг своей цели, т. е. «вы­рвал крамолу с корнем!». Действие вызывает противодействие, преследо­вание порождает самоотверженность, и, как бы ни были энергичны ре­акционные меры правительства, революционер сумеет всегда обойти их, если только направит в эту сторону надлежащую долю энергии. Было время, когда взрыв Зимнего дворца и подкоп на Малой Садовой показа­лись бы вещью несбыточною и неосуществимою самим революционе­рам... Но нашлись люди, которые совершили невозможное, осуществили неосуществимое. Неужели проявление подобной же настойчивости не­мысли-мо в других сферах революционной деятельности? Неужели шпионы, преследующие «террористов», менее искусны и многочисленны, чем шпионы, охраняющие нашу рабочую среду от «лжеучений социа­лизма и коммунизма»? Это может утверждать только тот, кто решил, во что бы то ни стало, отговориться от неприятной для него работы.

Что касается свойств самой рабочей среды, то они вовсе не оправ­дывают мрачных предсказаний наших пессимистов. Собственно го­воря, за пропаганду в рабочей среде у нас почти никогда не брались сколько-нибудь последовательно и систематически. Опыт показал, однако, что даже разрозненных усилий нескольких десятков человек было достаточно для сообщения сильного толчка революционной само­деятельности нашего рабочего класса. Пусть читатель припомнит Се­верно-Русский Рабочий Союз, его социал-демократическую программу и его организацию, очень обширную для тайного общества. Этот союз распался, но, прежде чем винить в этом рабочих, наша интеллигенция должна припомнить, много ли было сделано ею для его поддержания. А поддержать его было возможно и вовсе не так трудно. В своем «Письме в редакцию Земли и Воли», представители Союза даже определяли вид желательной и необходимой для них помощи. Они просили со-действия при устройстве тайной типографии для издания рабочего органа. Испол­нение этой просьбы признано было несвоевременным со стороны «интел­лигентного» общества «Земля и Воля». Главные усилия наших «интелли­гентных» социалистов были тогда направлены совсем в другую сторону. Результатом этих усилий было не поддержание рабочих, а усиление полицейских преследований, обрушившихся, между прочим, и на рабочие организации. Мудрено ли, что, (предоставленный исключительно споим силам в непривычном для него деле конспирации, Рабочий Союз был разбит на более мелкие части, не связанные между собою единством плана и действия. Но эти мелкие кружки и кучки социалистов-рабочих до сих пор не переставали существовать в наших промышленных центрах; нужно только немного убежденности, энергии и настойчивости, чтобы опять сплотить их в одно внушительное целое.

Само собою понятно, что тайные рабочие общества не составляют еще рабочей партии. В этом смысле совершенно правы те люди, ко­торые говорят, что наша программа рассчитана более на будущее, чем на настоящее. Но что же из этого следует? Значит ли это, что мы не должны немедленно же браться за ее выполнение? Рассуждающие так самобытники опять попадают в безвыходный круг умозаключений. Ши­рокое рабочее движение предполагает хоть временное торжество в дан­ной стране хоть отчасти только свободных учреждений. Но завоевать эти учреждения, в свою очередь, невозможно без политической под­держки наиболее передовых слоев народа. Где же выход? Западноевро­пейская история разрывала этот заколдованный круг путем медленного политического воспитания рабочего класса. Но наши революционеры как нельзя более боятся медленности кропотливой старухи. Они хотят революции как можно скорей и во что бы то ни стало. Ввиду этого остается только удивляться, как не вспомнят они пословицы — любишь кататься, люби и саночки возить, пословицы, политический смысл которой сводится к тому бесспорному положению, что всякий, желающий поскорее добиться свободы, должен стараться заинтересовать ра­бочий класс в борьбе с абсолютизмом. Развитие политического смысла рабочего класса есть один из главных видов борьбы против «главного врага, мешающего сколько-нибудь рациональному приступу» к делу создания у нас рабочей партии на западноевропейский манер. В самом деле, что значат уверения историков в том, что в такой-то исторический период буржуазия или, — что почти то же самое, — общество боро­лось в такой-то стране против абсолютизма? Ни более, ни менее, как то, что буржуазия толкала и вела рабочий класс на борьбу или, по крайней мере, рассчитывала на его поддержку. До тех пор, пока ей не была обеспечена такая поддержка, она была труслива, потому что была бессильна. Что сделала против Наполеона III республиканская буржуа­зия, заслуженным образом лишенная поддержки рабочего класса? Ей оставалось выбирать между безнадежным героизмом и лицемерным одо­брением совершившегося факта. Когда являлось мужество у революци­онной буржуазии 1830 и 1848 годов? Когда рабочий класс уже одержи­вал верх на баррикадах. Наше «общество» не может еще рассчитывать на такую поддержку рабочих; оно не знает даже, на кого направит свое  ружье рабочий-инсургент: на защитников абсолютной монархии или на сторонников политической свободы? Отсюда его робость и не­решительность, отсюда овладевшее им теперь тяжелое и безнадежное уныние. Но измените положение дел, обеспечьте нашему «обществу» поддержку одних только городских предместий, — и вы увидите, что оно знает, чего хочет, и умеет говорить с властью языком, достойным гра­жданина. Припомним петербургские стачки 1878—1879 годов. Слух об этих стачках интересовал далеко не одних социалистов. Они стали со­бытием дня, ими интересовался чуть ли не весь интеллигентный и мысля­щий Петербург. Вообразите теперь, что в стачках выразился не только антагонизм интересов нанимателей и рабочих данной фабрики, но также и начинающийся политический разлад петербургского рабочего класса с абсолютной монархией. Обращение полиции со стачечниками дало не­мало поводов к проявлению такого разлада. Представьте же себе, что рабочие Новой Бумагопрядильни требовали не только повышения за­работной платы для себя, но также известных политических прав для всех русских граждан. Буржуазия увидела бы тогда, что ей нужно серь­езнее, чем прежде, считаться с требованиями рабочих. Кроме того, все те ее либеральные слои, экономическим интересам которых успех ста­чечников не грозил бы прямым и непосредственным образом, почув­ствовали бы, что их политические требования приобрели, наконец, твердую почву, и что поддержка рабочего класса делает гораздо более ве­роятным счастливый исход борьбы с абсолютизмом. Политическое дви­жение рабочих вдохнуло бы новую уверенность в сердца всех сторон­ников политической свободы. Сами народники обратили бы, может быть, свое внимание на новых бойцов из народной среды и перестали бы, по­жалуй, бесплодно и безнадежно ныть по поводу разрушения дорогих им «устоев»^[1].

Спрашивается теперь, кто же. если не революционная интеллиген­ция, мог бы способствовать политическому развитию рабочего класса? Во время стачек 1878—1879 гг. сама эта, уверенная в себе, интелли­генция не могла похвалиться ясностью своего политического сознания. Поэтому и стачечники не могли услышать от нее чего-нибудь поучи­тельного насчет связи экономических интересов рабочего класса с его политическими правами. Много и теперь путаницы в головах нашей «ре­волюционной молодежи». Но будем надеяться, что путаница эта усту­пит, наконец, место теориям современного научного социализма и пе­реста-нет парализовать успехи нашего революционного движения. А раз придет такое счастливое время, то и рабочие кружки не замедлят стать на правильную политическую точку зрения. Борьба с абсолютизмом вой­дет тогда в новый и последний фазис; поддержанные рабочей массой, по­литические требования передовой части нашего «общества» получат, наконец, столь давно ожидаемое удовлетворение.

Если бы смерть Александра II сопровождалась волнением рабочих в главных городах России, то результаты его, наверное, были бы гораздо более решительными... Но широкая агитация в рабочей среде немыслима без помощи предварительно созданных в ней и возможно более много­численных тайных организаций, которые подготовляли бы умы рабочих и руководили бы их движением. Поэтому можно сказать, что без серь­езной деятельности в рабочей среде, а следовательно, и без сознатель­ной поддержки со стороны тайных рабочих организаций, — самые сме­лые подвиги террористов останутся не более, как блестящими вылаз­ками. «Главный враг» будет только поражен, но не уничтожен ими; а это значит, что террористическая борьба не достигнет своей пели, так как единственной ее целью должно быть полное и беспощадное уничто­жение абсолютизма.

Итак, политическое положение современной России не только не вынуждает нас к отказу от деятельности среди рабочих, но, наоборот, лишь посредством такой деятельности можем мы избавиться от невыно­симого гнета абсолютизма.

Взглянем теперь на дело с другой стороны. Предыдущее изложение лишний раз подтвердило нам ту истину, что рабочий класс очень ва­жен «для революции». Но социалисту нужно подумать прежде всего о том, чтобы революция была полезна для  трудящегося населения  его страны. Оставляя пока в стороне крестьянство, мы заметим, что рабо­чий класс извлечет тем большую пользу из своей политической борьбы, чем яснее будет для него связь между его экономическими нуждами и политическими правами. В «западноевропейских странах» пролетариат очень часто боролся против абсолютизма под знаменем и под верховным руководством буржуазии. Отсюда являлась умственная и нравственная зависимость его от вожаков либерализма, вера в исключительную свя­тость либеральных девизов, убеждение в неприкосновенности буржуаз­ного порядка. В Германии понадобилась вся энергия и все красноречие Лассаля, чтобы только подорвать духовную связь рабочих с прогресси­стами. Наше «общество» лишено такого влияния на рабочий класс, и социалистам нет ни нужды, ни выгоды создавать его заново. Они должны указать рабочим их собственное, рабочее знамя, дать им вожаков из их собственной, рабочей среды, короче, должны позаботиться о том, чтобы не буржуазное «общество», а тайные рабочие организации при­обрели господствующее влияние на умы рабочих. Этим в значительной степени ускорится образование и рост русской рабочей социалистической партии, которая сумеет завоевать себе почетное место среди дру­гих партий, после того, как она еще в пеленках способствовала паде­нию абсолютизма и торжеству политической свободы.

Чтобы содействовать, таким образом, умственной и политической самостоятельности русского рабочего класса, нашим революционерам не нужно прибегать к каким-либо искусственным мерам, становиться в сколько-нибудь ложное или двусмысленное положение. Им нужно только проникнуться принципами современной социальной демократии, и, не ограничиваясь политической пропагандой, постоянно внушать своим слу­шателям, что «экономическое освобождение есть великая цель, кото­рой всякое политическое движение подчинено, как средство». Усвоивши эту мысль, наш рабочий класс сам уже сумеет пройти между Сциллой и Харибдой, между политической реакцией государственного социализма и экономическим шарлатанством либеральной буржуазии.

Способствуя образованию рабочей партии, наши революционеры будут делать самое плодотворное, самое важное дело, какое только можно указать «передовому человеку» современной России. Одна лишь рабочая партия способна разрешить все те противоречия, которые осу­ждают теперь нашу интеллигенцию на теоретическое и практическое бессилие. Мы уже видели, что наиболее осязательным из этих противо­речий является, в настоящее время, необходимость низвержения абсо­лютизма и невозможность сделать это без поддержки народа. Тайные рабочие организации разрешат это противоречие, привлекая к полити­ческой борьбе наиболее развитые слои народа. Но этого мало. Возра­стая и укрепляясь под защитой свободных учреждений, русская рабо­чая социалистическая партия разрешит другое, не менее важное  проти­воречие, на этот раз экономического свойства. Всем известно, что со­временная сельская община должна уступить место коммунизму, или окончательно разложиться. В то же время экономическая организация общины не имеет тех пружин, которые толкали бы ее на путь комму­нистического развития. Облегчая переход нашего крестьянства к ком­мунизму, община не может, однако, сообщить ему необходимой для та­кого перехода инициативы. Напротив,  развитие  товарного  производ­ства все более и более подрывает старый общинный принцип. И нет у нашей народнической интеллигенции возможности одним решительным движением устранить это коренное противоречие. На ее глазах неко­торая часть сельских общин падает, разрушается, становится «бичом и тормозом» беднейшей части общинников. Как ни печально для нее это явление, но она решительно не в силах помочь ему в настоящее время. Между  «народом»  и народолюбцами нет решительно никакой связи. Разлагающаяся община остается сама по себе, ее интеллигентные пе­чальники — сами по себе, и да та, ни другие не в состоянии положить конец этому печальному положению дел. Как же выйти из этого про­тиворечия? Неужели нашей интеллигенции приходится махнуть рукой на  всякую  попытку  практической  деятельности   и  утешаться  «уто­пиями» во вкусе г. Г. Успенского? Ничуть ни бывало! Наши народники могут спасти, по крайней мере, некоторую часть сельских общин, если только ода пожелают апеллировать к диалектике нашею общественного развития. Но и такая апелляция возможна только при посредстве рабо­чей социалистической партии.

Разложение нашей общины представляет собою бесспорный и не­сомненный факт. Но быстрота и интенсивность этого процесса различны в различных местностях России. Чтобы совершенно остановить его там, где община сохранила наибольшую свежесть и прочность, наши народ­ники должны воспользоваться теми силами, которые освобождаются при распадении общины в наиболее промышленных губерниях. Силы эти суть не что иное, как силы нарождающегося пролетариата. Они, и только они, могут послужить связующим звеном между крестьянством и соци­алистической интеллигенцией; они, и только они, могут пополнить исто­рическую пропасть, отделяющую «народ» от «образованной» части на­селения. Через них и с их помощью социалистическая пропаганда про­никнет, наконец, во все закоулки деревенской России. Кроме того, свое­временно сплоченные и организованные в одну рабочую партию, они могут послужить главным оплотом социалистической агитации в пользу экономических реформ, предохраняющих общину от повсеместного раз­ложения. А когда придет час окончательной победы рабочей партии над высшими сословиями, то опять-таки она, и только она, возьмет на себя инициативу социалистической организации национального производ­ства. Под ее влиянием, — а при случае и давлением, — сохранившиеся сельские общины действительно начнут переходить в высшую, комму­нистическую форму. Тогда выгоды, представляемые общинным земле­владением, станут действительными, а не только возможными, и народ­нические мечты о самобытном развитии нашего крестьянства осуще­ствятся по отношению, по крайней мере, к некоторой его части.

Таким образом, силы, освобождающиеся при разложении общины в некоторых местностях России, могут предохранить ее от полного раз­ложения в других местностях. Нужно только уметь правильно и свое­временно утилизировать и направить эти силы, т. е. как можно ско­рее организовать их в социал-демократическую партию.

Но мелкие поземельные собственники окажут сильное сопротивле­ние социалистическим тенденциям рабочей партии, — возразят само­бытники. — Всего вернее, что — да; но зато будет кому и бороться с этим сопротивлением. Появлению класса мелких собственников соответ­ствует возрастание численности и силы революционного пролетариата, который придаст, наконец, жизнь и движение нашей тяжеловесной го­сударственной машине. Сопротивление не страшно там, где есть способ­ная победить его историческая сила; точно так же, как и наоборот, предполагаемое отсутствие сопротивления — далеко не радостная вещь там, где народ неспособен начать социалистическое движение, где ге­роические усилия отдельных личностей разбиваются об инерцию темной и невежественной массы.

Кроме того, нужно иметь в виду, что та же самая рабочая партия будет служить у нас проводником для западных влияний. Рабочий не останется глух к движению европейского пролетариата, как это легко могло бы случиться с крестьянином. Соединенные же силы внутреннего и международного движения будут более чем достаточны для победы над реакционными стремлениями мелких собственников.

Итак, еще раз: возможно более скорое образование рабочей пар­тии есть единственное средство разрешения всех экономических и по­литических противоречий современной России. На этой дороге нас ждут успех и победа; все же другие пути ведут лишь к поражению и бессилию.

А террор? — восклицают народовольцы. А крестьянство? — кричат, с другой стороны, народники. Ради ваших отдаленных планов вы готовы помириться с существующей реакцией, — умозаключают одни; как узкий доктринер, вы жертвуете реальными интересами ради торжества вашей доктрины — ужасаются другие. Но мы попросим у своих противни­ков несколько минут терпения и постараемся ответить хоть на некото­рую часть сыплющихся на нас упреков.

Во-первых, мы нисколько не отрицаем важной роли террористической борьбы в современном освободительном движении. Она есте­ственно выросла из наших социально-полити-ческих условий. И так же естественно должна способствовать изменению их в лучшую сторону. Но взятый сам по себе, так называемый, террор только разрушает силы правительства, очень мало способствуя сознательной организации сил его противников. Террористическая борьба не расширяет сферы нашего революционного движения; напротив, она сводит его к героическим дей­ствиям небольших партизанских кучек. После нескольких блестящих успехов, наша революционная партия видимо ослабела от сильного на­пряжения, и не может уже оправиться без притока свежих сил из но­вых слоев населения. Мы рекомендуем ей обратиться к рабочему классу, как самому революционному из всех классов современного общества. Значит ли это, что мы советуем ей прекратить на время активную борьбу с правительством? Не только — нет, но, напротив, мы указываем ей возможность сделать эту борьбу более широкой, более разносторон­ней, а потому и более успешной. Но само собою разумеется, что мы не можем смотреть на дело рабочею движения лишь с точки зрения важ­ности рабочих «для революции». Мы хотим обратить самое торжество революции на пользу рабочего населения нашей страны, а потому счи­таем необходимым содействовать его умственному развитию, его сплочению и организации. Мы вовсе не хотим, чтобы тайные рабочие орга­низации превратились в тайные питомники для разведения террористов из рабочей среды. Но мы хорошо понимаем, что политическое освобо­ждение России совершенно совпадает с интересами рабочего класса, и потому думаем, что существующие в его среде революционные кружки должны содействовать политической борьбе нашей интеллигенции пу­тем пропаганды, агитации, а подчас, и открытой уличной борьбы. Не­справедливо было бы целиком взваливать на плечи рабочего класса все трудности освободительного движения, но вполне справедливо и целесо­образно было бы привлечь к нему, между прочим, и рабочих.

Есть другие слои населения, которые с гораздо большим удобством могут взять на себя террористическую борьбу с правительством. Но, помимо рабочих, нет другого такого слоя, который в решительную ми­нуту мог бы повалить и добить раненное террористами политическое чудовище. Пропаганда в рабочей среде не устранит необходимости тер­рористиче-ской борьбы, но за то она создаст ей новые, небывалые до сих пор шансы^[2].

Сказанное относится к террористам. Побеседуем теперь с народ­никами.

Их огорчают все те программы, в которых не отводится главного места революционной деятельности в крестьянской среде. Но хотя та­кого рода деятельность и составляет все содержание их собственной программы, однако от этого обстоятельства

Немного  выиграл народ И легче нет ему покуда!

Начиная с конца семидесятых годов, т. е. со времени разделения обще­ства «Земля и Воля», революционная деятельность в крестьянской среде не только не расширялась, но суживалась все более и более. В настоя­щее время ее без большой ошибки можно приравнять к нулю. А ме­жду тем, за все это время не было недостатка в людях, полагающих, что центр тяжести всего нашего революционного движения немедленно должен быть перенесен в крестьянскую среду. Откуда это противоре­чие? Несправедливо было бы подозревать народников в бездеятельно­сти, трусости и нерешительности. Остается думать, что они поставили себе задачу, неисполнимую при настоящих условиях, что не с крестьян­ства должна начинать наша интеллигенция свое революционное слияние с народом. И мы действительно так думаем. Но это далеко не значит, что мы не придаем значения революционной деятельности в крестьянской среде. Мы констатируем факт и стараемся понять его истинный смысл, убежденные в том, что, понявши причину своей неудачи, наши народ­ники сумеют избежать ее в будущем. Нам кажется, что именно обра­зование рабочей партии избавит нас от того противоречия, благодаря которому, в течение последних семи лет, в России могли существовать только совершенно чуждые народу народники.

Каким образом сделает это рабочая партия — видно уже из пре­дыдущего изложения. Но не мешает сказать еще несколько слов по этому поводу.

Чтобы влиять на многочисленную темную массу — необходим извест­ный минимум сил, без которого все старания отдельных личностей не пойдут дальше самых ничтожных результатов. Наша революционная интеллигенция не обладает таким необходимым минимумом сил, по­тому-то ее революционные усилия в крестьянской среде и не оставили по себе почти ровно никакого следа. Мы указываем ей на промышленных рабочих, как на промежуточный слой, способный помочь ее слия­нию с «народом». Значит ли это, что мы игнорируем крестьянство? Ни­сколько. Это значит, напротив, что мы ищем более действительных спо­собов для воздействия на него.

Далее. Кроме известного минимума сил, для влияния на данную среду необходима хоть некоторая общность между характером этой. среды и характером обращающихся к ней деятелей. Ни по привычкам мысли, ни по способности к физическому труду наша революционная интеллигенция не имеет ничего общего с крестьянством. Промышленный рабочий и в этом случае составляет середину между крестьянином и «студентом». Он должен, поэтому, послужить связующим звеном между нами.

Наконец, не нужно упускать из виду и еще одно, далеко не мало­важное обстоятельство. Что бы ни говорили об исключительно будто бы земледельческом характере современной России, несомненно, однако, что «деревня» не может привлечь к себе всех сил нашей революционной интеллигенции. Это немыслимо уже по одному тому, что не в деревне, а в городе вербуются силы этой интеллигенции, что не в деревне, а в городе ищет убежища революционер, подвергшийся полицейским пре­следованиям, хотя бы даже за пропаганду в крестьянской среде. Наши главные города являются, поэтому, центрами, в которых всегда находится налицо более или менее значительный контингент сил револю­ционной интеллигенции. Само собою понятно, что интеллигенция не мо­жет не испытывать на себе влияний города, что она не может не жить его жизнью. С некоторых пор жизнь эта стала принимать политиче­ский характер. И мы знаем, что, несмотря на самые «народнические» программы, наша интеллигенция не могла удержаться против течения, вынуждена была взяться за политическую борьбу. Пока у нас нет ра­бочей партии, «городские» революционеры поневоле обращаются «к обществу», так что фактически они являются его революционными представителями. Народ отодвигается на задний план, а этим не только замедляется установление связи между ним и интеллигенцией, но нару­шается и существовавшая прежде связь между «сельскими» и «город­скими» революционерами из самой интеллигенции. Отсюда — взаимное непонимание, разногласия, расхождения. Не то было бы, если бы по­литическая борьба в городах приняла, главным образом, рабочий ха­рактер. Тогда городские и сельские революционеры различались бы ме­жду собою лишь по месту, а вовсе не по сущности своей деятельности, и те, и другие были бы представителями народного движения, в различных его видах, и социалистам не было бы необходимости жертвовать своею жизнью в интересах чуждого их взглядам «общества».

Такое согласие не представляет собою несбыточной утопии. Его очень нетрудно осуществить на деле. Если в настоящее время нельзя насчитать десятка народников, поселившихся в деревне в силу своей программы, по долгу службы революции, то немало образованных и искренних демократов живет в деревне по долгу службы государству, в силу своей профессии. Многие из этих людей не сочувствуют нашей по­литической борьбе, в ее нынешнем виде, и в то же время не берутся за систематическую революционную работу в крестьянстве, по той простой причине, что не видят партии, с которой они могли бы соединить свои усилия, один же, как известно, в поле не воин. Начните социально-поли­тическое движение в рабочей среде, и вы увидите, что эти сельские де­мократы мало-помалу перейдут на точку зрения социал-демократии и, в свою очередь, послужат связующим звеном между городом и деревней. Тогда наши революционные силы будут распределяться следующим весьма простым образом: в деревню пойдут все те, кого вынуждают к этому профессиональные обязанности. Само собою разумеется, что таких будет немало. В то же время люди, имеющие возможность посе­литься в городах или промышленных центрах, направят свои усилия на рабочую среду и постараются сделать из нее авангард русской социал-демократической армии.

Такова наша программа. Она не жертвует деревней в интересах города, не игнорирует крестьянства ради промышленных рабочих. Она ставит своей задачей организацию социально-революционных сил города для вовлечения деревни в русло всемирно-исторического движения.

__________________________________

Примечания

1 Примечание ко 2-му изданию. События последнего года слу­жи блестящим подтверждением всему здесь сказанному — пролетариат разбудил политическое сознание русского «общества».

2 Примеч. ко 2-му изд. На основании этого места говорили впослед­ствии, что группа «Освобождение Труда» сочувствовала «терроризму». Но эта группа, с самого начала своего существования, находила, что рабочим терроризм неудобен;  высказываться  против террористической  борьбы  интеллигенции было тогда безусловно бесполезно: интеллигенция верила в террор, как в боги.

---

Наши разногласия - Глава IV. Капитализм и наши задачи
Содержание II. тома
Наши разногласия - Глава VI. Заключение