MIA главная страница | Глав. стр. Иноязычной секции | Глав. стр. Русской секции | Маркс Энгельс архив
Оригинал находится на странице http://lugovoy-k.narod.ru/marx/marx.htm
Последнее обновление Май 2011г.
Мы подходим теперь к последней главе в истории германской революции: к столкновению Национального собрания с правительствами различных государств, особенно с прусским правительством, к восстанию в Южной и Западной Германии и его окончательному подавлению Пруссией.
Мы уже видели франкфуртское Национальное собрание за работой. Мы видели, как награждала его пинками Австрия, как оскорбляла его Пруссия, как отказывались повиноваться ему мелкие государства и как его дурачило его же собственное бессильное центральное «правительство», которое, в свою очередь, было одурачено всеми и каждым из властителей страны. Под конец дело приняло совсем угрожающий оборот для этого слабого, колеблющегося, ничтожного законодательного учреждения. Оно вынуждено было прийти к тому заключению, что «осуществлению высокой идеи германского единства грозит опасность»; это означало не больше не меньше как то, что Франкфуртскому собранию со всем, что оно совершило и собиралось совершить, по всей вероятности, предстоит вскоре исчезнуть без следа. Поэтому оно со всей серьезностью принялось за работу, чтобы возможно скорее завершить свое великое творение — «имперскую конституцию».
Но тут возникло одно затруднение. Какова должна была быть исполнительная власть? Должен ли был быть ею исполнительный совет? Нет, это значило бы, рассуждало мудрое Собрание, сделать из Германии республику. «Президент?» Но ведь и это сводится к тому же. Значит, необходимо возродить старый императорский сан. Но так как императором, разумеется, должен стать кто-нибудь из монархов, то кто же именно будет императором? Очевидно, ни один из dii minorum gentium [второразрядных величин], начиная от князя Рейс-Грейц-Шлейц-Лобенштейн-Эберсдорфа и кончая королем Баварии, — ни Австрия, ни Пруссия не допустили бы этого. Итак, речь могла идти только об Австрии или Пруссии. Но кто же из этих двух? Несомненно, что при иных, более благоприятных обстоятельствах это высокое Собрание заседало бы до настоящего времени и все еще обсуждало бы эту важную дилемму, будучи не в силах прийти к тому или другому решению, если бы австрийское правительство не разрубило гордиев узел и таким образом не избавило Собрание от хлопот.
Австрия превосходно понимала, что с того момента, когда, покорив все свои провинции, она снова сможет выступить перед Европой как могущественная европейская держава, закон политического тяготения сам по себе вовлечет в орбиту ее влияния остальную Германию и она обойдется без помощи того авторитета, который могла бы придать ей императорская корона, полученная из рук Франкфуртского собрания. Австрия стала гораздо сильнее, почувствовала себя гораздо свободнее в своих действиях с той поры, как она сбросила лишенную реального значения корону германских императоров, — корону, которая, ни на йоту не увеличивая ее силу внутри и вне Германии, являлась только помехой для ее самостоятельной политики. В случае же, если бы Австрия оказалась неспособной сохранить свои позиции в Италии и в Венгрии, тогда она и в Германии лишилась бы всякого веса, ее влияние было бы сведено на нет и она уже никогда не могла бы возобновить свои притязания на корону, которая выскользнула из ее рук в то время, когда она была еще в полном расцвете своих сил. Поэтому Австрия сразу же высказалась против какого бы то ни было воскрешения императорской власти и прямо потребовала восстановления Союзного сейма — единственного центрального правительства Германии, фигурировавшего в трактатах 1815г. и признанного ими. А 4 марта 1849г. она обнародовала конституцию, означавшую не что иное, как объявление Австрии нераздельной, централизованной и самостоятельной монархией, совершенно отделенной даже от той Германии, которую Франкфуртское собрание еще должно было реорганизовать.
Это открытое объявление войны действительно не оставляло перед франкфуртскими мудрецами иного выбора как исключить Австрию из Германии, а из оставшихся частей страны создать своего рода Восточную Римскую империю — «малую Германию»; ее довольно убогая императорская мантия должна была пасть на плечи его величества прусского короля. Напомним, что это было возрождением одного старого проекта, выношенного шесть-восемь лет назад партией южногерманских и среднегерманских либеральных доктринеров, которые считали ниспосланными свыше унизительные обстоятельства, снова выдвинувшие их старую причуду на первый план в качестве «новейшего шахматного хода» для спасения отечества.
В соответствии с этим в феврале и марте 1849г. Собрание закончило обсуждение имперской конституции, а также декларации прав и имперского избирательного закона; при этом не обошлось и без вынужденных уступок по очень многим пунктам — уступок самого противоречивого характера, так как они делались то консервативной или, вернее, реакционной партии, то более передовым фракциям Собрания. Было очевидно, что руководящая роль, принадлежавшая раньше правой и правому центру (консерваторам и реакционерам), постепенно, хотя и медленно, переходила к левой, или к демократической части Собрания. Довольно двусмысленная позиция австрийских депутатов в Собрании, которое исключило их страну из Германии, но в котором им все же и после этого было предложено оставаться и голосовать, тоже содействовала нарушению равновесия в Собрании. И таким образом уже к концу февраля левый центр и левая с помощью австрийских голосов очень часто оказывались в большинстве, хотя по временам консервативная фракция австрийцев совершенно неожиданно, потехи ради, голосовала вместе с правой и опять склоняла чашу весов в противоположную сторону. Заставляя Собрание проделывать столь внезапные скачки, она хотела навлечь на него презрение, в чем, однако, не было никакой нужды, ибо народные массы уже давным-давно убедились в совершенной пустоте и бесполезности всего, что исходило из Франкфурта. Легко представить себе, что за конституция была тем временем составлена при таком шатании из стороны в сторону.
Левая Собрания, считавшая себя красой и гордостью революционной Германии, была совершенно опьянена несколькими жалкими успехами, достигнутыми благодаря доброй или, вернее, злой воле нескольких австрийских политиков, действовавших по наущению австрийского деспотизма и в его интересах. Эти демократы, как только хотя бы малейшее подобие их собственных, отнюдь не отличавшихся определенностью принципов получало — в гомеопатически разбавленном виде — нечто вроде санкции Франкфуртского собрания, уже возвещали, что они спасли отечество и народ. Эти несчастные, слабоумные люди в течение своей в общем совершенно бесцветной жизни так мало привыкли к чему-либо похожему на успех, что действительно вообразили, будто их жалкие поправки, принимавшиеся большинством в два или три голоса, изменят весь облик Европы. С самого начала своей заканодательной карьеры они более чем какая-либо другая часть Собрания были заражены неизлечимой болезнью — парламентским кретинизмом, недугом, несчастные жертвы которого проникаются торжественным убеждением, будто весь мир, его история и его будущее направляются и определяются большинством голосов именно того представительного учреждения, которое удостоилось чести иметь их в качестве своих членов. Они уверены, будто все и вся, что совершается вне стен этого здания: войны, революции, постройка железных дорог, колонизация целых новых континентов, открытие золота в Калифорнии, каналы Центральной Америки, русские войска — словом все, что может хоть в какой-то мере претендовать на некоторое влияние на судьбы человечества, — все это якобы ничто по сравнению с ни с чем не соизмеримыми событиями, зависящими от решения важного вопроса, который как раз в данный момент занимает внимание их почтенной палаты. Таким образом, демократическая партия Собрания только потому, что ей удалось контрабандным путем протащить в «имперскую конституцию» некоторые из своих рецептов, сочла себя в первую очередь обязанной выступить за нее, хотя эта конституция в каждом существенном пункте решительно противоречила ее собственным, так часто провозглашавшимся принципам. А когда, наконец, главные авторы этого ублюдочного произведения бросили его на произвол судьбы, завещав его демократической партии, последняя приняла это наследство и отстаивала эту монархическую конституцию, выступая даже против тех, кто провозглашал тогда ее же собственные республиканские принципы.
Но надо признать, что в этом отношении противоречие было лишь кажущимся. Неопределенный, внутренне противоречивый, незрелый характер имперской конституции был лишь точным отражением незрелых, путаных, противоречащих друг другу политических идей этих господ демократов, И даже если бы это не доказывалось достаточно их же собственными речами и писаниями — поскольку они вообще были способны писать, — то их дела вполне послужили бы таким доказательством. Ведь среди здравомыслящих людей считается чем-то само собой разумеющимся, что о человеке следует судить не по его заявлениям, а по его поступкам; не по тому, за что он себя выдает, а по тому, что он делает и что представляет собой в действительности. Дела же этих героев немецкой демократии, как мы увидим дальше, достаточно громко говорят сами за себя. Как бы то ни было имперская конституция со всеми ее придатками и привесками была окончательно принята, и 28 марта прусский король — 290 голосами при 248 воздержавшихся и при отсутствии 200 депутатов — был избран императором Германии без Австрии. Ирония истории достигла наивысшего пункта: императорский фарс, разыгранный Фридрихом-Вильгельмом IV на улицах изумленного Берлина через три дня после революции 18 марта 1848г., — причем король был в состоянии, за которое кое-где в другом месте он подпал бы под действие закона штата Мэн против спиртных напитков, — этот отвратительный фарс ровно через год был санкционирован мнимым представительным собранием всей Германии. Таков был итог немецкой революции!
Лондон, июль 1852г.