MIA - главная страница | Глав. стр. Иноязычной секции | Глав. стр. Русской секции  | Маркс Энгельс архив

VII

Фридрих Энгельс

Оригинал находится на странице http://lugovoy-k.narod.ru/marx/marx.htm
Последнее обновление Май 2011г.

С отступлением Гейсмайера в Венецианскую область закончился последний, заключительный акт Крестьянской войны. Крестьяне повсюду были снова подчинены власти своих господ — духовенства, дворянства и патрициата; договоры, кое-где заключенные с ними, были нарушены, существовавшие ранее тяготы были увеличены огромными контрибуциями, наложенными победителями на побежденных. Самая величественная революционная попытка немецкого народа закончилась позорным поражением, на первое время вдвое усилившим гнет. Однако же длительное ухудшение положения крестьянства объясняется не подавлением крестьянского восстания. То, что могли выколачивать из крестьян из года в год дворяне, князья и попы, выколачивалось несомненно еще и до войны; немецкий крестьянин того времени имел с современным пролетарием то общее, что его доля в продуктах своего труда ограничивалась минимумом средств существования, необходимым для поддержания жизни и продолжения его рода. Таким образом, в целом, больше здесь уже нечего было взять. Правда, немалое количество более зажиточных средних крестьян разорилось, многие зависимые крестьяне были насильственно обращены в крепостных, были конфискованы обширные пространства общинных земель, значительное число крестьян вследствие разрушения их жилищ, опустошения их полей и общего беспорядка было обречено на бродяжничество или превратилось в городских плебеев. Но война и опустошения принадлежали к повседневным явлениям той эпохи, и в общем класс крестьян находился на слишком низком жизненном уровне, чтобы повышение податей могло на длительный срок ухудшить его положение. Последовавшие затем религиозные войны и, наконец, Тридцатилетняя война с ее многократными массовыми опустошениями и истреблением населения имели для крестьян гораздо более тяжелые последствия, чем Крестьянская война; в особенности Тридцатилетняя война уничтожила большую часть вложенных в земледелие производительных сил и этим, а также одновременным разрушением многих городов, на долгое время низвела крестьян, плебеев и разорившихся бюргеров до состояния, близкого к ирландской нищете в худшей ее форме.

Больше всего пострадало от последствий Крестьянской войны духовенство. Принадлежавшие ему монастыри и церковные помещения были сожжены, его драгоценности были разграблены, проданы за границу или пущены в переплавку, его запасы были съедены. Оно повсюду оказалось наименее способным к сопротивлению, и в то же время на него сильнее всего обрушилась вся тяжесть народной ненависти. Другие сословия — князья, дворяне, горожане — втайне даже радовались злоключениям ненавистных прелатов. Крестьянская война сделала популярной идею секуляризации церковных имений в пользу крестьян; светские князья и отчасти города постарались провести эту секуляризацию в своих интересах, и в протестантских землях владения прелатов очень скоро оказались в руках князей или городского патрициата. При этом был нанесен также ущерб и господству духовных князей: светские князья и в этом отношении сумели использовать народную ненависть. Так, мы видели, что аббат Фульдский, бывший сюзерен Филиппа Гессенского, был низведен до положения его вассала. Так, город Кемптен принудил своего князя-аббата продать за бесценок ряд важных привилегий, принадлежавших ему в городе.

Значительные потери понесло также дворянство. Большинство его замков было разрушено, часть влиятельнейших родов разорилась и лишь на службе у князей могла добывать себе пропитание. Бессилие дворянства перед крестьянами было доказано: повсюду оно было бито и вынуждено капитулировать; его спасли лишь войска князей. Оно все более и более теряло свое значение как сословие, непосредственно подчинённое империи, и попадало в подчинение князьям.

Города в целом также не получили от Крестьянской войны никаких выгод. Господство патрициата почти всюду снова укрепилось, а бюргерская оппозиция на долгое время была сломлена. Таким образом, старая патрицианская рутина тянулась вплоть до Французской революции, сковывая во всех отношениях торговлю и промышленность. Кроме того, князья заставили города отвечать за временные успехи, которых в ходе борьбы добились в городах бюргерская или плебейская партии. На города, уже ранее принадлежавшие к княжеским владениям, были наложены тяжелые контрибуции, они лишились своих особых прав и сделались беззащитными рабами произвола и корыстолюбия князей (Франкенхаузен, Арнштадт, Шмалькальден, Вюрцбург и т. д.); имперские города были присоединены к княжеской территории (например, Мюльхаузен) или, по крайней мере, были поставлены под опеку соседних князей, как, например, многие франконские имперские города.

При этих условиях исход Крестьянской войны оказался выгодным одним только князьям. Уже в начале нашего изложения мы видели, что недостаточное промышленное, торговое и сельскохозяйственное развитие Германии сделало невозможным всякое сплочение немцев в нацию, допуская лишь местную и провинциальную централизацию, и что поэтому носители этой централизации внутри раздробленности — князья — составляли единственное сословие, на пользу которому должно было пойти всякое изменение существующих общественных и политических отношений. Уровень развития тогдашней Германии был настолько низок и в то же время настолько различен в разных провинциях, что рядом со светскими княжествами могли существовать и независимые церковные владения, городские республики и суверенные графы и бароны; но в то же время это развитие шло, хотя и очень медленно и вяло, в сторону провинциальной централизации, т. е. подчинения всех остальных имперских сословий власти князей. Поэтому в итоге Крестьянской войны в выигрыше могли остаться только князья. Так в действительности оно и случилось. Они выиграли не только относительно, в результате ослабления своих конкурентов — духовенства, дворянства и городов, — но и абсолютно, так как им досталась spolia opima (главная добыча) за счет всех остальных сословий. Церковные имения были секуляризированы в их пользу; часть дворянства, наполовину или совершенно разорившаяся, должна была постепенно подчиниться их верховной власти; контрибуции, наложенные на города и крестьянские общины, текли в их казну, которая, кроме того, получила в результате упразднения большого числа городских привилегий значительно более широкий простор для своих излюбленных финансовых махинаций.

Раздробленность Германии, усиление и закрепление которой было главным результатом Крестьянской войны, явилась в то же время и причиной ее неудачи.

Мы видели, насколько раздроблена была Германия, расчлененная не только на бесчисленные, независимые, почти совершенно чуждые друг другу провинции, но и на различные сословия и сословные группы, на которые делился народ в каждой из этих провинций. Кроме князей и попов мы находим в деревне дворян и крестьян, в городах патрициев, бюргеров и плебеев; это все были сословия с совершенно чуждыми друг другу интересами, если даже их интересы взаимно не сталкивались и не были прямо противоположны. И сверх того над всем этим сложным переплетением интересов тяготели еще интересы императора и папы. Мы видели, с какими усилиями, как несовершенно и как, в зависимости от местных условий, неодинаково эти различные интересы в конце концов оформились в виде трех больших групп; как, несмотря на эту группировку, достигнутую с таким трудом, каждое сословие оказывалось в оппозиции к определяемому обстановкой направлению национального развития, проделывало свое движение на свой страх и риск, приходило вследствие этого в столкновение не только с консервативными, но и со всеми остальными оппозиционными сословиями и в конце концов должно было потерпеть поражение. Так было и с дворянством в восстании Зиккингена, и с крестьянами в Крестьянской войне, и с бюргерами во всей их смиренной реформации. Ведь даже крестьяне и плебеи в большинстве районов Германии не смогли объединиться для совместных действий и становились друг другу поперек дороги. Мы видели также, какими причинами было вызвано это распыление классовой борьбы и обусловленные им полное поражение революционного движения и половинчатый исход бюргерского.

Предшествующее изложение достаточно ясно показало каждому, как местная и провинциальная раздробленность и неизбежно порождаемая ею местная и провинциальная узость кругозора привели все движение к гибели; как ни бюргеры, ни крестьяне, ни плебеи не оказались способными на объединенное общенациональное выступление; как крестьяне, например, действовали в каждой провинции на собственный страх и риск, постоянно отказывая в помощи соседним восставшим крестьянам, и потому поочередно истреблялись в отдельных сражениях войсками, численность которых не достигала даже десятой части всей массы восставших. Различные перемирия и договоры, заключенные отдельными отрядами с их противниками, составляют столько же актов измены общему делу; а то обстоятельство, что объединение отдельных отрядов оказывалось возможным не в силу большего или меньшего единства их собственных действий, а исключительно тогда, когда они сталкивались с общим врагом, от которого в данный момент терпели поражение, ярко показывает степень взаимной отчужденности крестьян различных провинции.

Здесь опять-таки сама собой напрашивается аналогия с движением 1848—1850 годов. В 1848г. интересы оппозиционных классов также пришли в столкновение друг с другом, и каждый из них действовал за себя. Буржуазия, слишком развитая, чтобы дальше терпеть феодально-бюрократический абсолютизм, не обладала еще достаточной силой, чтобы немедленно подчинить притязания других классов своим собственным. Пролетариат, еще слишком слабый, чтобы надеяться на быстрое преодоление буржуазного периода и на скорое завоевание власти им самим, успел уже при абсолютизме в достаточной мере вкусить сладость господства буржуазии и вообще достиг уже слишком высокой ступени развития, чтобы хотя на одну минуту увидеть в освобождении буржуазии свое собственное освобождение. Масса нации — мелкая буржуазия, владельцы мелких мастерских (ремесленники) и крестьяне — была покинута на произвол судьбы своей пока еще естественной союзницей, буржуазией, как уже слишком революционная, а кое-где и оставлена пролетариатом, как еще недостаточно передовая; будучи сама, в свою очередь, раздробленной, она тоже ничего не добилась и держалась оппозиционно по отношению к своим союзникам по оппозиции как справа, так и слева. Наконец, все классы, принимавшие участие в движении 1848г., страдали не меньшей провинциальной ограниченностью, чем крестьяне в 1525 году. Сотни местных революций и последовавшее за ними такое же количество столь же беспрепятственно осуществляемых местных реакций, сохранение в неприкосновенности деления на мелкие государства и т. д. и т. д. достаточно убедительно свидетельствуют об этом. Кто после обеих немецких революций — революции 1525г. и революции 1848г. — и их результатов может еще болтать о федеративной республике, тому место лишь в сумасшедшем доме.

Но, несмотря на все аналогии, обе революции — революция XVI века и революция 1848—1850гг. — все же весьма существенно отличаются друг от друга. Революция 1848г. доказывает если не прогресс Германии, то, по крайней мере, прогресс Европы.

Кто извлек выгоду из революции 1525 года? — Князья. Кто извлек выгоду из революции 1848 года? — Крупные государи, Австрия и Пруссия. За спиной мелких князей 1525г. стояло мелкое бюргерство, привязывавшее их к себе налогами, а за крупными государями 1850г., за Австрией и Пруссией, стоит современная крупная буржуазия, быстро подчиняющая их себе посредством государственного долга. А за спиной крупной буржуазии стоит пролетариат.

Революция 1525 г. была местным делом Германии. Англичане, французы, чехи, венгры уже успели проделать свои крестьянские войны к тому моменту, когда немцы стали совершать свою. Если Германия была раздроблена, то Европа была раздроблена в гораздо большей степени. Революция 1848г. не была местным немецким делом, а представляла из себя отдельный эпизод великих европейских событий. Ее побудительные причины, действовавшие в течение всего ее хода, не ограничены узкими пределами какой-нибудь одной страны или даже одной части света. Мало того, страны, бывшие ареной этой революции, менее всего повинны в ее возникновении. Они представляют собой в большей или меньшей степени бессознательный и безвольный сырой материал, подлежащий переработке в ходе движения, в котором теперь участвует весь мир, движения, которое при существующих общественных отношениях может, разумеется, представляться нам лишь как какая-то чуждая сила, хотя в конечном счете оно является не чем иным, как нашим собственным движением. Революция 1848—1850гг. не может поэтому окончиться так, как окончилась революция 1525 года.